Безвозвратные потери Советского Союза в Афганской войне. Военная история "Все вас знают и просят дать Чергинца!"
1979 год - 86 человек
1980 год - 1484 человека
1981 год - 1298 человек
1982 год - 1948 человек
1983 год - 1446 человек
1984 год - 2346 человек
1985 год - 1868 человек
1986 год - 1333 человека
1987 год - 1215 человек
1988 год - 759 человек
1989 год - 53 человека
ДАННЫЕ ГЕНШТАБА МО СССР (газета "Правда" от 17.08.89 г.)
Статистика войны...
Срок пребывания военнослужащих в составе ограниченного контингента советских войск (ОКСВ) в Афганистане был установлен не более 2 лет — для офицеров и 1,5 года для сержантов и солдат.
Всего за период с 25 декабря 1979 года по 15 февраля 1989 года в войсках, находившихся на территории ДРА, прошло военную службу 620000 чел .из них :
- в частях Советской Армии 525000 чел.
- рабочих и служащих СА 21000 чел.
- в пограничных и других подразделениях КГБ СССР 90000 чел.
- в формированиях МВД СССР 5000 чел
Ежегодная списочная численность войск СА составляла 80 - 104 тыс. военнослужащих и 5-7 тыс. рабочих и служащих.
Общие безвозвратные людские потери (убито, умерло от ран и болезней, погибло в катастрофах, в результате происшествий и несчастных случаев) 14453 чел.
В том числе:
Советская Армия 13833 чел..
КГБ 572 чел.
МВД 28 чел.
Госкино, Гостелерадио, Минстрой и др. 20 челВ числе погибших и умерших:
военных советников (всех рангов) 190 чел
генералов 4 чел.
офицеров 2129 чел.
прапорщиков 632 чел.
солдат и сержантов 11549 чел.
рабочих и служащих СА 139 чел.Пропали без вести и попали в плен: 417 чел.
Были освобождены: 119 чел.
Из них:
возвращены на родину 97 чел.
находятся в других странах 22 чел.
Санитарные потери составили 469685 чел.
В том числе:
ранено, контужено, травмировано 53753 чел.
заболело 415932 чел
В их числе: .
офицеров и прапорщиков 10287 чел.
сержантов и солдат 447498 чел.
рабочих и служащих 11905 чел.
Из 11654 чел., уволенных из армии в связи с ранениями, увечьем и тяжелыми заболеваниями стали инвалидами: 10751 чел.
В том числе:
первой группы 672 чел.
второй группы 4216 чел.
третьей группы 5863 чел.Потери техники и вооружения составили:
самолетов 118
вертолетов 333
танков 147
БМП, БМД, БТР 1314
орудий и минометов 433
радиостанций и командно-штабных машин 1138
инженерных машин 510
автомобилей бортовых и бензовозов 11369Краткая справка о награжденных и о национальном составе погибших
В этом году исполнилось 30 лет с момента вывода ограниченного контингента советских войск из Афганистана. К этой же дате русский режиссер Павел Лунгин снял фильм «Братство». Главный герой - солдат разведки. Вокруг фильма развернулись дискуссии. Профессиональные военные работу Лунгина назвали необъективной. Особо рьяные и вовсе обвинили автора «Братства» в русофобии. Положительные же рецензии сводятся к тому, что это, прежде всего, художественное произведение, которое не претендует на полную достоверность. Герой нашего материала - Валерий Соколенко, проходил службу в Афганистане с 1987 по 1988 год разведчиком. О своей службе на закате войны он рассказал во всех деталях и подробностях.
Текст: Андрей Диченко
«Потом все узнаете»
Я закончил восемь классов в 1981 году. Поступил в Суворовское военное училище в Казани. Поступать пришлось из Монголии, потому что моего отца туда направили по службе.
В училище узнал, что в Афганистане шла война. Зашел в казарму и обратил внимание, что ребята собрались в круг и обсуждают какую-то газетную заметку. Поинтересовался, в чем дело? Мне передали газету. В статье было написано, что какой-то младший сержант награжден медалью «За боевые заслуги». И что в ходе совместных учений воинских частей Советской Армии и Армии Демократической Республики Афганистан, проходящих на территории Афганистана, командуя своим отделением, он уничтожил условную огневую позицию условного противника на неприступной горной высоте. Все знали, что в Советском Союзе к награждению медалью «За боевые заслуги» представляются только за действительно боевые заслуги, а не за «условности». Дело было как раз перед отбоем. Естественно, ночь была почти бессонной. А наутро с газетой мы пошли к офицерам, чтобы они разъяснили нам, как понимать эту статью. В ответ было что-то вроде «потом все узнаете».
В те времена в Суворовском нужно было отучиться два года. И между первым и вторым курсом нам устраивали лагерь на 45 суток. Так мы оказались на полигоне в отрыве от мира. Туда к нам приехал майор. Выпускник нашего училища. Наверное, просто так, к кому-то в гости. Одет в гражданскую одежду. И у него были длинноватые волосы в районе ушей. Сразу и не поверили, что у военного может быть такая прическа. Оказалось, что в Афганистане он попал в плен. Его удалось обменять на пленных душманов. Мы так называли тех, кто воевал против законного афганского правительства. Но душманы отрезали офицеру уши. Вот, наверное, в этот момент я понял, что в Афганистане идет настоящая война.
«Служили с условием, чтобы у родителей не единственные дети»
В 1983 году, после окончания суворовского, поступил в военное училище. И судя по информации, которая давалась, нас к этой войне готовили. Я написал рапорт, что хочу служить в Афганистане. Никакой особой романтики. Просто было внутреннее ощущение, что военному офицеру нужен боевой опыт. Тем более, был не женат.
Потом общался с комиссией. На меня посмотрели и поняли, что я не какой-то дурачок-романтик. После собеседования мне сказали, что сейчас напрямую в Афганистан уже не отправляют. Шел 1986 год. В следующем году должен был состояться мой выпуск. Из-за больших потерь среди молодых офицеров, выпускников училищ сперва направляли в территориально приближенные к Афганистану части. Я получил направление в Узбекистан, в Ташкент. После - предписание прибыть в часть в Туркмению, в Ашхабад. Всего - четверо лейтенантов. В итоге мы добрались до КПП нужной части в 76 километрах от Ашхабада. Остановка называлась «Почтовое отделение Геок-Тепе». Ближайший поселок - Келята. За ним и находился горный учебный центр. А в двух километрах перед КПП - Каракумский канал и пустыня Кара-Кум.
На базе шло интенсивное обучение. Мы могли провести день в пустыне Кара-Кум. Или отправиться в горы, за которыми уже Иран. Горы раскинулись как раз «за спиной» батальона. Боевая подготовка шла интенсивно. Примерно в таком режиме: день - пустыня, день - занятия на базе, полигоне или стрельбище. Затем день - горы, следующий опять на базе, потом в пустыне… Жили в модулях - это такие дома из легких панелей, которые собираются, как конструктор. В комнате было по четыре, шесть и восемь человек. Несмотря на офицерское звания, должность у меня была солдатская: стрелок - помощник гранатометчика. Часть была укомплектована только офицерами. Иными словами, на солдатских должностях состояли офицеры. Было подразделение солдат-срочников, которое обслуживало и ремонтировало боевую технику нашего батальона. До сих пор помню ее номер и название - В/Ч «Полевая Почта 71212». Официально - БРОС, или «батальон резерва офицерского состава».
Срок службы в батальоне начинался от девяти месяцев и мог продолжаться два года. Из этого подразделения офицеров направляли на охрану посольств в «диких» странах и в международные военные миссии, в Афганистан и туда, где официально наших военных не было. Это была единственная часть в советской армии, состоящая исключительно из офицеров. О ее существовании знали единицы. Каждые пару лет часть меняла место дислокации. Персонал столовой, а именно повара, работали там по пару месяцев. И привозили их из других республик СССР. Служили только не семейные молодые офицеры и с условием, чтобы они у родителей были не единственными детьми. В основном, спортсмены, из семей таких же советских военных. Ну, и еще одно условие - чтобы в биографиях близких родственников все было «образцово».
Прибыл я в часть летом. А ближе к зиме в Афганистане началась армейская операция «Магистраль». С потерями среди офицеров. Срочно понадобилась замена. Собрали батальон и спросили, есть ли среди нас те, кто ощущают себя готовыми к несению службы в Афганистане? Дали время подумать до утра. 64 лейтенанта написали рапорта о желании убыть в Афганистан. Из них отобрали только 18 человек. Так нас направили в штаб 40-й армии через Ташкент. До Кабула летели на Ту-154. Самолет десантный, но раскрашенный под гражданский «Аэрофлот». Сели мы не сразу, потому что нас обстреляли на подлете. Снизу прикрывали самолеты-штурмовики и вертолеты. Они «принимали» огонь на себя и «разгоняли» тех, кто нас атаковал.
Старший офицер политотдела в штабе армии сразу сказал, что никакого интернационального долга здесь нет и мы выполняем задачу по защите южных рубежей Союза. Заодно помогаем правительству Афганистана справиться с международной интервенцией, которая помогает мятежникам и наемникам. Из беседы мы поняли, что в Афганистане сложилась такая же обстановка, как и в Российской империи после Февральской Революции 1917 года. Внешние силы накинулись на молодую республику. Революционеры «наломали дров». Гражданская война шла полным ходом. И Советская Армия выполняла политические задачи военным способом. Все, как писал Маркс. Ничего нового.
Меня и еще одного лейтенанта отправили в гарнизон рядом с городом Газни. Город - центр одноименной провинции. Но туда, как назло, никакие колонны не шли. Удалось улететь на вертолете.
«Глядя на изобилие на столах, сказал, не подумав, что «кормят тут, как на убой»
Прилетел ночью. Встретил старшина роты, накормил и разместил.
На первый завтрак пришел в столовую и узнал, что у нас столы на четверых человек. Завтрак состоял из горстки риса, стакана компота и куска хлеба, который мы поделили на четыре части. Оказалось, что почти весь гарнизон ушел в зону боевых действий. Им отдали почти все продовольствие. Сам гарнизон находился в блокаде. Поэтому ждать колонн со снабжением не приходилось. Просто экономили, что осталось. Помню, как попал в идиотскую ситуацию, когда уже после возвращения с операции «Магистраль» во время завтрака, глядя на изобилие на столах, сказал, не подумав, что «кормят тут, как на убой». И опешил, увидев, как на меня молча смотрели за соседними столами. Никто. Ничего. Не сказал. Никто не улыбался. Тишина. Просто наступила тишина… Хоть провались ты сквозь землю от этих холодных взглядов!.. Когда до меня дошло, что ляпнул и где ляпнул, то взмок и побагровел от стыда.
Тогда, после первого завтрака в столовой, я спросил у старшины нашей роты, с кем тут можно пообщаться, чтобы побольше узнать о месте службы. Мне указали на соседнюю палатку разведроты. Так познакомился с Яшей Ваксманом, замполитом. Про него отзывались, что он требовательный, строгий, но очень отзывчивый человек. Мудрый и толковый. Постоянно водил своих ребят на боевые операции и был душой компании. После беседы с Яковом у меня сложилось ощущение, что я знал его уже всю мою сознательную жизнь и в гарнизоне служу не первый год. Он мне все, что называется, разложил по полочкам.
Так вот… Я подошел к нему и представился. Затем попросил уделить мне немного времени. Он ответил, что закончит проверку снаряжения группы перед ночным выходом и «попьем чайку под разговор за жизнь». Отойдя в сторону, я с любопытством наблюдал за происходящим и обратил внимание на рюкзак одного из солдат разведгруппы. Там была затертая надпись ручкой «БССР, в/ч 39676, РР (разведывательная рота - прим.автора ), Павлович С. С.». Попросил старшего лейтенанта, чтобы он разрешил мне с бойцом пообщаться.
Встретились. Поинтересовался у него, как зовут и откуда. Оказалось, что мои родители живут на расстоянии 35 километров от его родителей. Обнялись с ним, когда узнали, что земляки. Разговорились. Он был младшим сержантом, разведчиком первого класса, пулеметчиком. Потом узнал от бойцов его роты, что Сергей представлен к медали «За отвагу», а Яков - к ордену «Красная Звезда». Однажды, выходя на ночную операцию, их группа сама угодила в незнакомой местности на засаду. Яков дал команду сержанту уводить группу на базу. А сам взялся прикрывать парней. Сергей остался вместе Яшей. Когда группа вернулась на базу, на их удачу приземлились вертолеты со спецназом. У вертолетчиков еще оставалось топливо. Спецназ - на землю. Разведчиков - на борт. И - рывок на помощь. Вскоре наш вертолет их забрал. Там уже посчитали, что у Яши осталось 11 патронов к автомату, а у Сергея - 20 или 25 патронов к пулемету.
«Один раненый может отвлечь от работы пять человек»
На боевую операцию можно было не пойти. Перед выходом группы командир интересовался, есть ли у кого-то недомогание, усталость, неуверенность или иная причина, по которой нужно остаться на базе. И главное, никто не требовал озвучивать причину принятого решения. Логика в том, что лучше меньше людей, но с ясным умом и здоровой реакцией. Поводом для расстройства могло стать что угодно. Общее недомогание. Или нехорошее письмо. Деморализованного человека проще ранить. Один раненый может отвлечь от «работы» пятерых человек.
Что касается войны, то труднее всего было воевать с теми, кто был из бедных крестьян. Неграмотных, оболваненных лже-религиозными учениями. Но с ними можно было разговаривать, разъяснять наши задачи, дискутировать. Они были слабо обучены в военном отношении, но крепки духом. И если удавалось найти общий язык, то можно было рассчитывать на альянс. Местные жители могли подсказать, когда придут банды наемников из Пакистана. Кстати, те, кто прошел «пакистанские учебки», были обучены хорошо. Правда, в плен сдавались при первом же удобном случае.
«Это был день, когда мы с ним вместе подорвались на минах. Я выжил»
Наш гарнизон - палаточный городок с несколькими модулями. Один штабной, второй для командования полка и третий - для гражданского персонала. Из училища я выпускался офицером танковых войск. Но у танкистов вакансий не было. Предложили в горную пехоту. Училище заканчивал в горной местности, занимался горным туризмом, марафонским бегом, спортивной стрельбой - все это было аргументом в пользу выбора горного подразделения. Сказали, что это временно, пока освободится вакансия в танковом подразделении. Но, опережая события, скажу, что я влюбился в пехоту. Поэтому до конца службы так и отказывался переводиться из нее куда-либо. В Афганистане было такое негласное правило - первые два месяца и последние два месяца службы в тех краях не брали на боевые выходы. Через несколько дней пребывания в гарнизоне как-то вечером зашел начальник политотдела. Сказал, что не хватает офицеров и, если есть уверенность, что «готов в бой», то есть ночь на раздумья, а на следующий день он уже ждет с рапортом.
Утром рапорт «для очистки совести» начальника политотдела уже лежал у дежурного по части. С амуницией и снаряжением помог старшина роты. Автомат выбирал на складе сам. После отстрела нескольких штук на стрельбище, у меня остался в руках видавший виды АК-74. Хотя, на складе было полно новеньких, в заводской смазке. Немного поработал надфилями, приспособил оптический прицел от снайперской винтовки, чуть удлинил приклад - получил то, что хотел. С этим автоматом не расставался до 5 мая 1988 года. Это был день, когда мы с ним вместе подорвались на минах. Я выжил. А он, родимый, был списан, как не подлежащий ремонту, ибо загнуло в дугу бедолагу.
«При переходах в горах такие „модники“ шли впереди»
Пара вертолетов летела в район боевых действий к границе с Пакистаном. Пустые. Захватили с собой и меня. Летчики сказали, что не рассчитывали на «пассажира» и поэтому парашюта для меня нет. Но есть бортовой пулемет с полным боекомплектом. По пути попали под обстрел крупнокалиберных пулеметов. Но били с гор, между которых мы летели. Пилоты прижали машины к самой земле и маневрировали так, что я кувыркался в «салоне» из одного угла в другой, прибавляя с каждой секундой себе ссадин.
Прилетели. На командном пункте полка меня уже ждала группа из нашей роты. Многочасовой переход по отвесным скалам, подъем на горный хребет, привал на командном пункте батальона, затем - спуск. И очередной подъем на гору, где закрепилась рота. Командир встретил без радости на лице. Да оно и понятно - совсем без боевого опыта. Короче, обуза. Разместил меня в палатке у двух солдат.
Первая задача подразумевала переход через горный хребет. Нужно было выдвинуться на командный пункт полка, который находился по другую сторону гор. Задача - доставить провиант и боеприпасы, а потом до конца дня вернуться обратно.
Помню, как перед выходом командир роты шептался с сержантом, которого назначили мне в заместители на этот выход. Оба поглядывали в мою сторону. Сержант, который был гораздо старше меня, периодически кивал головой. Видимо, соглашался с чем-то сказанным ротным.
Солдат, кстати, сам был похож на душмана. Азиат с длинными волосами и шикарной бородой. Ротный тоже внешне не походил на советского военного. Борода, шевелюра до ворота. Вообще, половина роты так выглядела. Как говорится, форма номер восемь, что надели, то и носим. Обычно при переходах в горах такие «модники» шли впереди в составе разведывательного дозора. Если наткнешься на противника, тот не сразу сообразит, что перед ним советское подразделение. А это - выигрыш во времени, когда можно принять верное решение и ударить духов врасплох.
Наша группа состояла из двенадцати человек, большая часть из которых - бородатые и в трофейных «костюмчиках». Шли с хорошим темпом. И практически без остановок. Я периодически напоминал сержанту, что пора бы сделать привал для отдыха. Но сержант находил предлоги, чтобы его не делать. Потом уже дошло, что так проверяли на выносливость. Смотрели, как себя поведу в горах. Когда уже сержант сказал, что пора бы сделать привал, я ответил, что осталось то немного - перемахнуть через хребет, да спуститься по отвесным скалам. Когда прибыли к месту, обессиленные солдаты просто рухнули на землю. Я готов был тоже упасть рядом с ними. Но этот момент был моим моментом истины. Из всех сил делал вид, что не устал. Полчаса - и выход обратно. Но уже с грузом. Распределили все поровну. Сержант пытался распределять так, чтобы мне нести ничего не пришлось. «Товарищ лейтенант, вы еще за два года натягаетесь!» Но я настоял на своем. Один солдат на обратном пути стал выдыхаться, просил чаще делать привалы. Я забрал его снаряжение себе, а его груз раскидали на всех, включая и меня. После успешного выполнения задания, меня, можно сказать, приняли в роту. Солдаты стали находить предлог заговорить со мной. Офицеры предлагали помощь «в случае чего».
Ротный тогда сказал: «Лейтенант, забирай свои вещи и переселяйся в мою палатку». А его палатка - это только его палатка. Все, конечно, присели от такого «захода» ротного. На следующий день ротный спросил, кем хочу я стать? Ответил, что хочу закончить службу и уйти на пенсию с должности командира отдельного танкового батальона где-нибудь на Дальнем Востоке. Ротный сказал, что пришел в пехоту из ВДВ и останется в пехоте, наверное, навсегда.
«Для пехоты горы - это сущий ад»
Позже был момент, когда понял, что горный стрелок совсем не так ощущает себя в пустыне. Иногда наши бойцы были в одном строю с десантниками и танкистами. Но делали не то, чего от них ожидали. Чувствовали себя неуверенно. В обратную сторону это тоже работало. Для пехоты горы - это сущий ад, потому что они, работая по равнинной местности, где все просматривается далеко, в горах за каждым камнем предполагали угрозу. У горного стрелка психика работает иначе: каждый камень воспринимается как укрытие. Горные стрелки передвигаются, в основном, ночью. Остальные войска - днем.
Повезло, что за время службы у нас не было серьезных потерь. Только ранения, контузии. Да и те - не тяжелые. Досталось и мне. Две контузии и легкое осколочное ранение. Первая контузия была легкой, но, можно сказать, обидной. Сработала своя же заградительная мина.
Когда мы занимали позицию, то дополнительно ставили вокруг мины. Потому что когда ты находишься на высоте, то облака над тобой. Ночью же они опускаются и уходят под тебя. И когда с рассветом облака вновь поднимаются, то вместе с ними могут подойти и душманы. Ты можешь просто их не увидеть.
На наши позиции вела всего одна тропа. И замкомандира роты на ночь перекрыл ее растяжкой. Наступило утро. Получили задание выдвинуться за боеприпасами. Когда начали спускаться, замкомандира с криками выбежал из палатки и принялся интенсивно махать руками. Только до меня дошло, что он кричал «Мина!», как ее зацепил солдат. Белую нить от парашютной стропы на точно таком же белом снегу заметить очень сложно. Не заметил ее и сапер, который шел впереди. Его спасло снаряжение - получил несколько осколков сзади. Мне один осколок угодил в голову, второй в ногу. От осколка в голову защитили две горные вязаные шапки-маски, которые в месте «прилета» были закатаны рулончиком. От осколка в ногу спасли вязанные афганские двойные гетры. Хотя без крови конечно, не обошлось. Два осколка все же рассекли кожу. Контузия - неприятное состояние. Ты стоишь и не понимаешь, где ты и кто. Стоял на ногах, но шатался как пьяный и заваливался на бок. Все звуки будто бы издалека. Тошнило. Ощущение, будто надели запотевшие очки на глаза и оглушили.Мы выходили в 1988 году уже в другую страну. Вышли через Гардез под командованием нашего легендарного командира полка Валерия Щербакова. Должны были идти через Газни, но там ждала засада. Благодаря умелым действиям командира, у нас не было потерь. Такой маневр спас бойцов от большой трагедии.
Когда противник понял, что его перехитрили, то начал в догон стрелять из артиллерии. Но достать нас не смогли. Потом шли через Кабул на север. В Кабуле и севернее - обстановка была иная. Многие местные жители плакали, махая нам на прощание. По маршруту нашей колонны часто попадались надписи на заборах и домах, на тканевых транспарантах - «Не уходите!», «Не бросайте нас!» и что-то подобное. Комок в горле становился, когда женщины с младенцами на руках и старики выбегали и ложились под колеса и гусеницы нашей техники. Иные, глядя на наши машины, плакали. Не знаю, что ощущали мои солдаты. Не мог смотреть в их сторону. Боялся смотреть. Просто отворачивал взгляд. Все молчали. Было жуткое чувство предательства. Мы их предали, бросили.
Двадцать три года спустя уже дома, в Беларуси… В один из выходных дней на рынке меня пристально разглядывал смуглый крепкий мужчина. Показалось, что где-то мы виделись. Потом он все же подошел ко мне и спросил: «Извините, вы за речкой бывали?». «За речкой» - значит за рекой Амударья, которая протекает по границе между Афганистаном и Советским Союзом. Ответил, что да, было дело. Он уточнил, «191-й полк?». Оказалось, что второй танкист на том блокпосту был тоже из Беларуси. Просто у него тогда рот был набит тушенкой, от которой он чуть не подавился, когда услышал мой окрик. И тот самый второй танкист теперь стоял передо мной! Обнялись. Не помню, сколько простояли молча крепко обнявшись. Но эти объятия дорогого стояли. Потом - разговоры, воспоминания… Но это было уже потом.
«Твою дивизию! Кругом духи!»
Перемахнули Саланг. Дальше - на север. Уже спокойнее. Местные жители приветствуют. Идем через какой-то городок. Медленно тянемся. Смотрим, а некоторые афганцы ходят группами и поодиночке с автоматами. У кого-то из них на плече небрежно болтается гранатомет. Некоторые, вообще, в полном боевом снаряжении. Одна мысль - «Твою дивизию! Кругом духи!». В эфире только и слышишь - «Бородатые кругом!», «У меня слева восемь духов! Прямо на обочине!», «Что делать? Справа и слева от меня до взвода духов!». Я тоже докладывал свою обстановку. Все внутри похолодело. А «духи» как будто были заняты своими делами и нарочно нас не замечали. Поравнялись с блокпостам. И там наши танкисты вместе с двумя «духами» сидят за бруствером у костра, пьют чай и что-то весело обсуждают.
Во время вывода войск из Афганистана я увидел все, в чем сомневался. И вновь спросил, правильно ли вообще все в моей жизни сделано? По всем раскладам, вроде бы, все верно. Раз за разом вспоминаю вывод нашего полка. Одни - ждали нас в засадах и стреляли вслед уходящей колонне. Другие - не давали нам уходить. Но когда начался вывод войск, то все встало на свои места. Каждый раз - одна картина. Одни переживания. Я не в обиде на тех, кто в нас стрелял. Но чувствую вину перед теми, кого мы предали, бросили. Это моя личная боль. После этих воспоминаний у меня не возникает вопроса, нужны мы там были или нет. Ну а если у кого-то не бывавшего там возникнет такой вопрос, то послушайте песню, в которой есть такие слова: «Спросите горы. Им видней, кем были мы в краю далеком…».
Кажется, война в Афганистане не утихала никогда. Как и десятки лет назад, воины в чалмах все так же прячутся в горах, вооруженные старинными винтовками, а на обочинах дорог песок пожирает остовы советских танков и новейших американских броневиков.
Эта страна оставила незаживающие раны и в сердцах белорусов, чьи родные не вернулись с чужой войны..
Почему Афганистан?
На выбор будущей профессии Михаила повлиял старший брат, который был кадровым военным, он и посоветовал идти в артиллерию. Четыре года в Коломенском высшем артиллерийском командном училище пролетели незаметно. Кроме специфических военных навыков, Михаил получил сильную физподготовку, что выручало впоследствии в Афгане.
— По окончании училища у меня был разряд по троеборью, я свободно выполнял 100 раз подъем с переворотом, хотя это и не было рекордом — в батарее был парень, который делал это же упражнение 200 раз.
После распределения Михаила отправили служить в Казахстан, но уже тогда Быков думал об Афганистане.
На это повлияло много факторов: воспитание в школе и в училище, случайный разговор в курилке с обгоревшим танкистом, после которого было «до боли обидно бездействовать, когда гибнут наши ребята», а также подвиг земляка — Героя Советского Союза Николая Чепика. Окруженный душманами, он взорвал мину МОН-100, уничтожив ценой своей жизни более тридцати моджахедов.
— Когда нам рассказывали о Николае, я не мог сдержать слез и понимал, что не останусь вдали от этой войны.
Первый рапорт офицера порвал командир батареи, посоветовавший хорошенько подумать, ведь был велик шанс не вернуться. Вторая попытка оказалась более удачной: во время очередного партсобрания начальник отдела кадров спросил у лейтенанта Быкова, не поменял ли он свое решение. Не поменял.
— Жене не говорил до последнего, только когда уже все документы были готовы и снялся с партийного учета — решился. Спасибо ей, что поняла, посидели вместе на вокзале, она все плакала да пыталась отговорить меня, как без этого. Женам военных всегда непросто.
Пустые бронежилеты и 40 градусов в тени
После подготовки в специальном горном учебном центре в Туркменистане из выпускников сформировали батальон, который своим ходом отправился в Афганистан.
— У нас, артиллеристов, в качестве транспортного средства использовались бронированные тягачи МТ-ЛБ и автомобили ГАЗ-66. К ним никаких претензий — техника безотказно работала в любую жару.
Батальон расквартировали неподалеку от Кандагара. Если ночью было довольно прохладно, то днем столбик термометра мог преодолевать отметку в 40 градусов.
— В такую жару старались не ходить на боевые операции. На броню сесть было невозможно, не получив ожог. Чтобы спастись от изнуряющего зноя, внутри палатки держали ведро с водой. Туда окунали простыню и затем клали себе на лицо. Так вот, в палатке она высыхала за три минуты…
Конечно, носить в такую жару бронежилеты, вес которых доходил до 10 кг, было очень изнурительно, поэтому военные часто вынимали из них тяжелые пластины.
— Бывает, заглянешь внутрь МТ-ЛБ, там валяется несколько бронежилетов, возьмешь первый попавшийся, а он весит, как пушинка, и вряд ли сможет хоть от чего-то защитить. Так погибли двое моих знакомых бойцов. После зачистки кишлака, который, казалось, был пуст, бойцы несколько расслабились, и снайпер снял двоих, стоявших на открытой местности. Стрелял из БУРа, Мише Масалкину пуля вошла прямо в грудь, второй, молодой парень по фамилии Кожевников, был в ранен в живот, спасти его не смогли.
Душманы, когда понимали, что сбежать некуда, часто прятали оружие в кустах или бросали в колодцы с водой. Поднимали руки и говорили, что они мирные — «дуст» — и их надо отпустить. Порой у них это получалось, но чаще всего таких перекинувшихся моджахедов выявляли — их выдавало натертое плечо, на котором носилось оружие, и мозоль на указательном пальце, жавшем на курок, и другие признаки.
Обувь из покрышек
Афганцы жили довольно бедно, вспоминает Быков, семьи большие, а кормить нечем. На каждое задание он брал с собой конфеты, печенье, тушенку и раздавал местной детворе.
— Мы до сих пор встречаемся на годовщинах с афганской диаспорой, которая живет в Минске. Они говорят: «у нас нет обиды на вас, вы воевали, но вы и помогали».
Особенно востребованы были автомобильные покрышки, из которых местные жители делали обувь и продавали на рынке, а еще из покрышек делали ведра. Металл, которого в Афганистане было очень мало, тоже ценился: зачастую подбитый неподалеку от кишлака БТР разукомплектовывался в мгновение ока.
Водители «наливников» — настоящие смертники
По словам Михаила Быкова, военные погибали практически каждый день. Водители автомобилей-«наливников» (бензовозов) были практически смертниками. Душманы устраивали настоящую охоту на такие транспортные средства — один выстрел из гранатомета, и машина превращалась в горящий факел.
Но бросить такой автомобиль было нельзя — ценой своей жизни солдаты их уводили с дороги, чтобы другие могли проехать, иначе остановившаяся колонна становилась хорошей мишенью.
Сожженная колонна советских бензовозов. Фото: shadrinsk.info
Вообще, любой выезд на задание колонной был игрой со смертью. Бойцы предпочитали ездить на броне, потому что так в случае подрыва могли уцелеть. А вот мехвод и башенный стрелок обычно погибали.
— На одном из заданий МТ-ЛБ нашего батальона подорвался на мине, мехводу оторвало обе ноги, но парень выжил, мы его потом в госпитале навещали, он не сломался. В это время в батальон как раз прибыла новая техника, водить было некому. В итоге я вызвался добровольцем и некоторое время исполнял обязанности мехвода, благо с техникой был на ты.
Со смертью Быков познакомился в первом же бою, когда его батарея 82-мм минометов прикрывала проход колонны.
— Душманы устроили засаду на «наливники», следовавшие в Кандагар. Налет начался с мощного взрыва фугаса, заложенного у дороги. Саперы не смогли его заметить, и четыре наших парня погибли, помочь им было нечем. Мы сразу же накрыли огнем кусты, откуда велся обстрел бензовозов.
Стволы на такой жаре здорово грелись — пороховой заряд от жары срабатывал еще в стволе, и оружие начинало «плеваться» — мина летела недалеко и представляла опасность для своих. В этом случае следовала команда «ложись», а после стрельба возобновлялась — промедление могло стоить жизни нашим бойцам.
В отпуск возили гробы
Когда приходило время отпуска, в отделе кадров, узнав, куда кто едет, часто давали в нагрузку отвезти гроб родственникам погибшего бойца. Михаил Быков вспоминает, что такие поездки были не только тяжелы морально, но и порой опасны.
Фото: andreistp — LiveJournal
— И это не только упреки, почему стоишь здесь живой, а мой сын, муж, отец лежит мертвым, почему не уберег? В Средней Азии часто доходило до рукоприкладства, когда в очередной аул приходил гроб, и никого не волновало, что привезший погибшего с ним даже не служил. Порой спасти от расправы могли только военком и милиция. Я знал человека, который отвез почти два десятка гробов, трудно представить, что он пережил.
Из отпуска старались привезти березовые веники, которые очень ценились, потому что баню любили все, а делать веники было не из чего. И, конечно же, сало. Все это помогало забыть хотя бы на время о войне.
Костыли были в дефиците
В Афганистане Михаилу Быкову довелось провоевать всего год. Во время одного из тяжелейших боев на «Черной площади» он получил серьезное ранение.
— Мы загнали «духов» в мешок и методично добивали остатки банд, которые отчаянно сопротивлялись. В пылу боя не заметил, как наступил на мину или «духи» достали из гранатомета — до сих пор не знаю, чем именно. После взрыва я упал, но подняться уже не смог — нога была практически оторвана и держалась лишь на сухожилиях.
Снимок носит иллюстративный характер. Фото: wikimedia.org
Мне укололи промедол (наркотический анальгетик. — Прим. ред.) и погрузили в БТР, в котором, как назло, закончилось горючее. Тогда мой друг капитан Виктор Трощенок под огнем противника подогнал свой бронетранспортер и слил с него топливо, чтобы заправить наш. К сожалению, ему так и не суждено было вернуться в родной Витебск.
Лечение проходил в кабульском госпитале, помню, когда меня выписали, медсестра довела до медицинского ГАЗ-66, усадила и забрала костыли. Помню, я еще сильно удивился и спросил: «А как же я дальше буду?». На что медсестра ответила, что костылей всем больным не хватает, и отдать их насовсем она не может.
Уже в самолете познакомился с семейной парой врачей из Борисова. Мы разговорились, и они мне подарили костыли. Я их до сих пор храню как реликвию.
Больше не будет смертей
Даже лишившись ноги Михаил Быков решил продолжить службу. Выписавшись из госпиталя, получил направление на работу в военкомате, где и встретил сообщение о выводе войск.
Тогда я испытал огромное облегчение, понял, что все кончилось, больше не будет смертей, не будет военных, которые привозят гробы на родину.
С тех пор остались только сны, в которых вижу боевых товарищей, и когда они погибают, просыпаюсь в холодном поту. С годами это происходит все реже, но боль все не отпускает.
Несмешные истории
— Читал ли я книгу Светланы Алексиевич «Цинковые мальчики»? Да, конечно, но комментировать не хочу. Не понимаю, с какой целью писалась эта книга. Я знаю, она была в Афганистане, но зачем так писать? Впрочем, Бог ей судья.
Памятник Николаю Чепику. Фото: desants.livejournal.com
Михаил Быков сожалеет, что сегодня многие, прочитав одну-две статьи, принимаются судить, апеллируя к цифрам, и не понимают, что было на самом деле.
— Помню, на открытии музея Николая Чепика (белоруса, Героя Советского Союза, погибшего в Афганистане. — Прим. ред.) ко мне подошел журналист. Меня попросили сфотографироваться на фоне бюста погибшего товарища, а затем ответить на несколько вопросов. И первым был: «Расскажите про смешные случаи в Афганистане». Я просто развернулся и ушел.
Поймите, я никогда не был за войну, ни за какую. Но оставьте афганскую войну нам. Судить о том, что там было, могут только те, кто прошел через нее: солдаты, матери погибших, вдовы, инвалиды. Этого не выбросишь из души, это наш крест.
Разговор Александр Комаровский начинает с короткой исторической справки:
– Решение о вводе Ограниченного контингента советских войск было принято 12 декабря 1979 года на заседании Политбюро КПСС. Генеральным секретарем в то время был Леонид Брежнев . Вопрос о вводе советских войск на территорию Афганистана ставили на голосование. Против проголосовал только один из членов политбюро – министр иностранных дел Алексей Косыгин. Войска ввели лишь после 21-й просьбы правительства Афганистана. Это по официальной версии. На самом деле, до сих пор неясно, кто и как просил военную помощь у Советского Союз. Во главе Афганистана в то время находился Амин: его убили почти сразу после введения советского контингента.
14 декабря 1979 года, якобы по просьбе Амина, в Баграм был направлен батальон 345-го гвардейского парашютно-десантного полка, который был расквартирован в Фергане, фактически на границе с Афганистаном. Вместе с бойцами этого батальона в Афганистан прибыл Бабрак Кармаль , который был в то время послом Афганисана в Чехословакии. Очевидно, что руководство СССР делало на него ставку. Начало военных действий в Афганистане имело целью привести Кармаля к власти в Афганистане.
К вечеру 23 декабря 1979 го года руководство СССР знало, что советские войска к вводу на территорию Афганистана готовы. На следующий день министр обороны СССР Дмитрий Устинов подписал директиву, в которой и говорилось о вводе ограниченного контингента советских войск. Первоначально предполагалось, что советские гарнизоны возьмут под охрану важные промышленные и другие объекты, высвободив, тем самым, части афганской армии для активных действий против отрядов оппозиции, а также против возможного внешнего вмешательства.
Цель пребывания советских войск в Афганистане была обозначена, как «оказание интернациональной помощи дружественному афганскому народу».
25 декабря 1979 го года начался ввод наших войск. Ночью 27 декабря начался штурм дворца Амина.
Так начиналась та бессмысленная война, ставшая настоящей трагедией для многонационального советского народа, унесшая тысячи человеческих жизней. Она продлилась 9 лет 1 месяц и 20 дней.
– Сколько белорусов прошло через пекло афганской войны?
– В боевых действиях на территории Афганистана приняли участие 30.577 граждан БССР. Погибло 789 человек, 12 пропали без вести, инвалидами в результате боевых действий стали 718 человек. Еще более 5 тысяч наших соотечественников участвовали в боевых действиях на территории других государств – Кубы, Ангола, Египта…. Всего среди воинов-интернационалистов около 35 тысяч белорусов.
Сейчас не ведется официальная статистика умерших участников той войны. Многие белорусские ветераны продолжают умирать молодыми, даже сейчас, спустя 24 года после вывода войск.
По нашим данным, уже 25-30% белорусов, выполнявших свой интернациональный долг, не дожили до сегодняшнего дня. Сравнительно высок уровень самоубийств. Люди, не справившись с психологической травмой, из-за социальной незащищенностью и неустроенностью, сводят счеты с жизнью. Только из двухсот членов нашей жодинской организации трое совершили самоубийства…
Война, для воинов-афганцев незакончена и сейчас. Мы всеми силами пытаемся развернуть государство лицом к этой категории граждан. В ответ – безразличие и глухое молчание.
– Есть претензии к властям?
– Безусловно. И, в первую очередь, лично к Александру Лукашенко . Именно он принимал решение, согласно которому были полностью ликвидированы льготы и социальные гарантии для воинов-интернационалистов. А в результате, ветераны афганской войны в Беларуси оказались бесправными, да и не имеем мы ничего. Кроме, разве что, льготный проезд в общественном транспорте остался.
Вопросов к руководству государства много. Почему у воинов-интернационалистов в Беларуси до сих пор нет официального статуса участника войны или участника боевых действий? Почему у нас нет права на бесплатное санаторно-курортное лечение? Почему у нас нет удостоверений, установленного образца? Почему отсутствует помощь государства детям инвалидов или людей, погибших в Афганистане?
Приведу пример. В Жодино проживает семья ветерана Афганской войны, инвалида II группы Александра Щукина, который покончил жизнь самоубийством в марте 1993 года. У вдовы, работавшей в то время секретарем, осталось двое детей – две девочки. Несколько лет назад умерла сестра Щукиной, и в семье появляется третий ребенок – дочь сестры. Все дети талантливы, все учатся, но семья в крайне бедственном положении. Младшая девочка Мария, даже после личного обращения к Лукашенко, не смогла получить бюджетное бесплатное обучение в ВУЗе.
О какой социальной адресной помощи, о каком «государстве для народа» можно говорить? Власть просто плюет на афганцев.
– Насколько я знаю, в Беларуси есть и другой, официальный Союз, объединяющий воинов-интернационалистов?
–Абсолютно верно. Существует две афганские организации: Белорусский союз ветеранов войны в Афганистане и Белорусское республиканское объединение инвалидов войны в Афганистане. У истоков обеих организаций стоял я со своей командой. Потом в отношении меня и членов моей команды начались провокации. В том числе было заведено уголовное дело. Бизнес «неправильных» афганцев, за счет которого и оказывалась реальная финансовая помощь инвалидам войны, был фактически разорен.
А что до официальной организации, то, по-моему мнению, она пустая. Вот вам конкретный пример.
3 мая прошлого года в Жодино умер Игорь Грук – сержант спецназа, награжденный медалью «За отвагу». Государство заметило смерть нашего товарища? Мы хоронили его за свои деньги: пустили шапку по кругу и собрали три миллиона рублей, чтобы по-человечески проститься с ним. Человек он был бедный, инвалид третьей группы – ни обуть не во что, ни одеть. Мать и отец умерли, брат пьющий. Официальный Союз так и не помог. Жодинский исполком финансовую пожержку окзал только через три недели!
И где здесь реальная помощь, о которой много говорится с высоких трибун?
Главная беда в том, что в обществе нет согласия и единения. Ответственность за это, считаю, лежит на руководстве страны, которое, кстати, заявило о «создании монолита» в среде ветеранов-афганцев. А монолита не будет. По логике властей получается, что «монолит» возможен только тогда, когда против этой самой власти никто не выступает. А молчать о том, что ветераны-афганцы бесправные люди, люди с совестью не будут.
– Что бы вы спросили напрямую у Лукашенко?
– Почему государство отвернулось от солдат той войны? Почему в Жодино до сих пор не нашлось хотя бы одного квадратного метра для регистрации юридического адреса Регионального центра инвалидов Минской области общественного объединения инвалидов войны в Афганистане? Почему в тюрьме по абсолютно надуманному обвинению сидит «афганец» Николай Автухович ? И, в конце концов, почему люди, отдавшие здоровье, выполняя свой интернациональный долг, бесправны в «сильной и процветающей Беларуси»?
Белорусский лейтенант Сергей Анисько в 22 года стал едва ли не самым молодым командиром роты на Афганской войне. В канун 25-летия вывода советских войск из Афганистана он рассказал «Комсомолке», что помогало выжить и как родина встречала погибших
Фото: Виктор ГИЛИЦКИЙ
Изменить размер текста: A A
В Афганской войне, которая длилась почти 10 лет (1979-1989), погибли более 15 тысяч советских воинов. Молодые ребята шли «исполнять интернациональный долг», а их тела без лишней огласки возвращали на родину.
Да, в начале войны плохие новости из Афгана были под запретом. Когда тело 19-летнего белоруса Сережи Грибко – парень погиб в бою от прямого выстрела в сердце - привезли в родную деревню Дубники Червенского района, к родным приехали чиновники из райкома партии.
Предупредить, чтобы не вздумали устраивать из похорон демонстрацию и ни в коем случае не упоминали слово «Афганистан » на шильде будущего постамента. Тогда это все скрывалось.
Но мама Сергея все равно заказала надпись для сына: мол, только попробуйте тронуть, стоять тогда этому памятнику у райкома партии!..
Такая указиловка была по всему Союзу. Нельзя было писать «Погиб, исполняя интернациональный долг».
Сегодня фамилия Сережи выбита в Часовне на Острове слез, есть его имя и в книге памяти. Посмертно Сергею Грибко присвоена награда - орден Красной звезды.
«В Афгане я получал вдвое больше секретаря райкома партии»
Конечно, боялись, куда от страха деться? В начале боя у меня всегда подрагивало левое колено. Как когда-то перед выходом на ринг, я ведь боксом занимался.
Но если на ринге - как получится, то на войне, казалось, главное не опозориться, ты же офицер!..
Батальон у нас был разнокалиберный, белорусов - всего восемь, наши всегда были готовы помочь.
Санинструктор роты Юра Смоленский, кроме фельдшерских обязанностей, ковырялся в машинах, чинить помогал, бывало и за руль садился. А еще стриг полбатальона. Думаю, готовность помочь у белорусов в генах.
Другие - казахи, узбеки, таджики – реагировали по-иному, держались своими диаспорами.
Помню, эстонец был один. Когда ему оставался месяц до дембеля, он, в составе колонны, попал в засаду, был жестокий бой. Потом подошел ко мне и попросил: «Товарищ лейтенант, не посылайте меня больше, я боюсь, что погибну в последние дни!»
Просить не отправлять в бой считалось позорным. Но я его понял и назначил на месяц дежурным на КПП. Тем более, что за два года в ДРА , свой долг перед СССР он выполнил даже с довеском.
- На войне многих пугало предчувствие смерти?
Было такое. 18 декабря 83-го я выводил колонну из населенного пункта Пули-Хумри. Была еще поговорка: «Если хочешь жить в пыли – поезжай в Пули-Хумри». Там пыли - по колено, ты чувствуешь ее запах, слышишь ее чавканье. Английская экспедиционная бригада вымерла там от гепатита.
Перед выездом я построил роту, а одного солдата с грязным подворотничком отругал: «Как можно, даже в царской армии солдаты перед боем одевались во все чистое!»
А он мне – своему командиру! - ни с того, ни с сего: «Да какая разница, как умирать: чистым или грязным?..»
У него, пацаненка, как назло, в тот день - день рождения – 19 лет. «Ладно, говорю, потом отмоешься!» - поздравил его перед строем роты и поехали.
Выходим на трассу, километров пять проезжаем, начинается обстрел. И тот солдат на полном ходу выпрыгивает из кабины неуправляемой машины и грудью падает прямо на железный кран огромной трубы, лежащей в кювете.
Когда мы его поднимали – он издал последний вздох. Так и не успел свой воротничок постирать…
Я стал командиром роты всего через год после окончания военного училища. Мою роту называли китайская – 150 человек, в обычной автомобильной роте - не более 120.
Но мне было комфортно руководить большим коллективом в условиях военного времени. Тогда не было хныканий или неподчинений. Какая махновщина?
Если кто-то не исполнял приказ – я обязан был добиться его исполнения вплоть до применения оружия. До этого, слава Богу, не дошло, но мой замполит один раз имитировал расстрел.
Двоих старослужащих, которые за самогон продали афганцам сахар, сгущенку и тушенку из общего котла. Шароп – афганцы продавали ее прямо в целлофановых пакетах. А эти идиоты пили.
Идиоты – потому что в самогон афганцы порой сыпали отраву, а наши слепли.
В тот раз продукты продали, а колонне в дороге быть еще дня три – жрать нечего! И замполит поставил их к дувалу (забор. – Ред,). Рядом выстроил роту и зачитал собственный приказ: мол, эти подонки оставили голодными товарищей, поэтому приговариваю их… к расстрелу!
И дал очередь. Поверх их голов. Урок запомнили все, кто там был…
Беззаконие? Да. За что и понес замполит суровое наказание.
Досталось и мне, хотя и находился в это время в Кабуле . Не самые приятные факты той войны, но их не вычеркнуть из памяти и истории.
- Знаю, что во время Афганской войны у вас родился сын.
Да, этот день навсегда врезался в память. Помню, идет моя колонна в Кабул, в районе Ташкургана навстречу другая наша колонна. Оттуда кричат: «Това -арищ лейтенант, у вас кто-то родился!» «Кто?!» - ору, что есть мочи. «Да не знаю, может в конце колонны кто знает…»
И я даю команду: «Та-а-ак! Сворачивайте на стоянку!»
А там самое место для боевой паузы: стоянка огромная, два маленьких радоновых озера и бывшая гостиница, в которой после публичного дома дислоцировалась наша мотострелковая рота.
Останавливаю колонну, а мне наконец-то сообщают: «У тебя сын родился!»
Собрал офицеров и прапорщиков, подняли кружки как принято у славян, с водкой…
- Откуда же там водка?
Как откуда? В Советском союзе покупали! Я ведь со своей ротной колонной ежемесячно три-четыре раза в месяц госграницу пересекал.
Денег у нас было предостаточно, ходила даже такая поговорка: деньги ляжку жмут.
В Афгане я получал три фронтовых оклада, по меркам Советского союза в два раза больше, чем секретарь райкома – 750 рублей в месяц, причем часть в инвалюте, чеками. И наличкой давали, и на сберкнижку.
Короче, гуляли тогда знатно, даже устроили салют из зенитных установок ЗСУ-23.
- А говорят, на войне праздники не в счет…
Это как когда. Например, накануне каждого Нового года обычно строили всех офицеров: «Товарищи офицеры, запомните – никакой стрельбы в полночь – ни салютов, ни ракет! - понятно?!» «Так точно!»
А в 24.00 подвеселевший комбриг и все его замы выходили и давай в небо пулять. Тут уж и все остальные подхватывали эстафету.
Когда стреляли из крупнокалиберного пулемета трассирующими пулями, в небе над Кабулом загоралось слово «Сновымгодом!»
В Афгане до отпуска я пробыл год. Помню первое ощущение – интересно! Романтика, одним словом. И страна красивая, и люди трудолюбивые, и к нам поначалу относились дружелюбно.
И казалось, что именно мы спасаем эту страну от «коварных щупалец НАТО »...
А накануне отпуска я привел колонну в Кабул, выдохнул: все, улетаю к жене, сына Максима впервые увижу!
А комбат говорит: «Сергей, не получится, колонну твою переадресовали, ее нужно вести в Джелалабад ».
А это еще километров 200, тогда еще говорили: «Если хочешь пулю в зад - поезжай в Джелалабад!» Я понимал, что место это гиблое, всякое могло случиться.
Все эти метания наверняка отразились на моем лице, и комбат махнул рукой: «Ладно, Серега, все – ты свободен, поведет другой, а ты улетаешь к жене. Заслужил!»
Я потом часто вспоминал тот случай: может, это меня и спасло? Всю жизнь храню благодарность комбату Кочергину .
«Картошку по блату выменивали на шелковые платки»
В Афгане сдружился с начальником медслужбы батальона. Он научил: чтобы в тех условиях не слечь, не заболеть гепатитом, тифом или малярией - каждый вечер я съедал луковицу и иногда для профилактики выпивали 50 граммов медицинского спирта. Армейские витамины ели горстями. Но спиртным старались не злоупотреблять. Хотя, иногда и выхода другого не было.
Однажды нашу колонну засыпало на перевале: четыре машины отрезало лавиной. Мы не знали, через сколько суток к нам пробьются. На восьмерых - мешок сухарей, три ящика апельсинов и пятилитровая канистра спирта.
Чтобы экономить солярку все машины не заводили, а грелись по очереди в моем «КаМАЗе ». Я каждому наливал по полкружки спирта для внутреннего сугрева и растираний, выдавал сухари и апельсин. Апельсинов в Афгане нажрался так, что до сих пор на них смотреть не могу.
А как же мы скучали по драникам! У нас и повар в офицерской столовой был белорус, из Гомельской области, готовь – не хочу! Но хорошая картошка в Афганистане была на вес золота, днем с огнем не сыскать.
Все было: арбузы, ананасы, апельсины, финская салями, даже туши кенгуру из Новой Зеландии . А картошки (нашей, рассыпчатой!) не было. Чаще сухой картофельный порошок, который заливали водой и разводили жижу, типа пюре.
Для драников мы в Термезе (областной центр в Узбекистане . – Ред.) доставали картошку по блату на базе в Уч-Кизиле.. Выменивали на дефицитные платки из китайского шелка, которые в Афганистане стоили копейки, а в советском Узбекистане – 60 рублей - месячную зарплату медсестры.
Помню, первый раз шли в Союз, я тогда еще не знал, как ценятся эти платки. Проходим таможню, въезжаем в Термез, а вокруг - женщины, дети - все кричат и машут!
Я плечи расправил, ну, думаю, героев встречают, мы ж – интернационалисты! И радостно говорю водителю: «Смотри, как нас встречают!.. А что они кричат?» А из окна слышу: «Плятки, плятки давай!..»
Думаю, ну, твою мать, вот те и герой (смеется)!
- А в приметы вы верили?
На мою машину часто смотрели недоуменно, у меня ж номер был - «13-13 ЛЗ»
Я сам его выбрал, 13 – мое любимое число, вот и снял с ранее подбитой машины моей роты. С этим номером я проездил около года – только одна дырка от пули в кузове появилась.
А однажды в расстрелянном МАЗе я насчитал 97 отверстий. Тогда двое наших ребят погибли. А я из-за того МАЗа получил первое партийное взыскание.
По одной машине тогда ездить запрещалось, и к нашей колонне прикомандировали грузовик, который должен был привезти бетономешалку.
Старший машины – капитан Лютенко - не внял лейтенантскому запрету и, воспользовавшись моим нахождением в замыкании, рванул в Кабул самостоятельно. Его там ждала замена в Союз.
Уже когда поднялись на перевал Саланг, узнали, что их машину расстреляли возле поселка Джабаль-уж-Сарадж.
А на панели приборов МАЗа лежало недописанное письмо домой водителя Мартыненко . На листке бумаги - его кровавая пятерня, прямо под текстом: «Мама, не верится, что через 10 дней я буду дома…»
«Более 60-ти офицеров приземлились в СССР, но домой не доехали»
- Тогда во что верили коммунисты на войне?
На той войне все мы вроде бы были атеистами. Но только вначале – война быстро заставила поверить в ценности небесные. Оказалось, и крестики у многих были, и иконки, и ладанки. У меня крестика не было: как я - офицер, коммунист - его через таможню провезу – стыдно!
Но через левое плечо перед боем обязательно трижды сплевывал и о деревянный приклад автомата постукивал.
Отвернешься – перекрестишься и вперед на мины – пошла война!
Но у моих солдат, видел, когда мылись - у многих кресты были, им матери в дорогу давали. У бойцов-мусульман, соответственно четки и записки с цитатами из Корана. Многие в качестве амулетов вешали на шею пули в виде брелков. Но главные обереги – фотографии любимых и родных.
А я после отпуска из Беларуси иконку Николая Чудотворца с собой привез – подарок тещи покойной, из Жировичского монастыря. Помогла-не помогла – не знаю, а душу точно успокаивала!
Но больше меня впечатлила не война, а трагические моменты того времени, с войной не связанные. О них мало кто знает и сейчас. Я и сам узнал, лишь когда работал уже в Особом отделе КГБ .
Большинство офицеров той войны возвращались из Афганистана в Союз транспортными самолетами на узбекский аэродром Тузель. Он расположен далеко за Ташкентом , автобусного регулярного сообщения как такового не было.
Вот местные таксисты, заслышав гул приземляющихся самолетов, как коршуны, съезжались к аэродрому, чтобы везти офицеров в ташкентский аэропорт. Так все считали…
Офицеры возвращались в Союз «упакованные»: везли домой валюту, японскую технику, фирменные шмотки.
Оказалось, более 60-ти советских офицеров и прапорщиков, приземлившихся в Союзе, так и не попали домой. Они прошли войну, выжили, но их растерзали свои же, убив и ограбив. Так что большой вопрос: кто свои, а кто чужие и где именно начинается и заканчивается война…